П.С. Назаров

Кух-и-Сим, сокровище Туркестана

(Перевод статьи, опубликованной в Blackwood’s Magazine. Vol. 226. 1929. P. 184-196)

     Много лет назад, будучи ещё студентом, я участвовал в геологической экспедиции в Киргизской Степи, в краях диких и далёких от всякого человеческого жилья. Однажды поздней осенью я попал в снежную бурю. Ветер дул неистовыми порывами, и в скором времени путь начал скрываться под снегом. Усталые лошади едва передвигали ноги. Столкнувшись с неприятной перспективой провести ночь в степи и, возможно, замёрзнуть, я спросил моего проводника, киргиза, «И где теперь дорога? Где найдём укрытие?»
     «Если поспешим, Кудаи каласа − то есть, если будет угодно Господу − к вечеру сможем добраться до Хазрета и там найдём  приятный кров и гостеприимство. У него большой каменный дом; другого такого в степи нет, а Хазрет − учёный и святой человек. Тебе будет очень приятно встретиться с ним», ответил мой спутник.
     С большим трудом поздно ночью нам удалось добраться до жилища Хазрета. Его среднего размера каменный дом расположился на берегу ручья в роще, большой редкости в безлесной степи.
     Я уже слышал о Хазрете, учёном мулле, пользовавшимся большим влиянием среди киргизов и снискавшим себе известность своей мудростью, образованностью и благочестием. Поэтому был рад возможности встретиться с ним.
     Моя радость удвоилась, когда я вошёл в предназначенную для меня светлую, чистую, тёплую и красивую комнату, самую лучшую в доме. Мебели не было, но всё помещение было увешено и выстелено роскошными бухарским коврами. Повсюду подушки, стены вздувались пледами из сатина. Хорошо было расслабиться после десятичасовой езды в седле и холода снежной пурги, пить горячий чай и утолять голод отменным пловом, приготовленном способом, который известен лишь тем, кому довелось бывать в благородном граде Бухара-и-Шериф.
     Хазрет принял меня сердечно. «Живи здесь, сколько пожелаешь, а настанет хорошая погода, я дам тебе свежих лошадей и провожатых, ты сможешь прямо двинуться в Джаман Кала».
     Воистину, он был интересной личностью. Киргиз, сын богатого родителя, он, будучи ещё юношей, исполненным жажды знаний, отправился в Бухару − центр магометанского просвещения. В течение восемнадцати лет он был студентом медресе, а потом совершил хадж в Мекку, преодолев верхом на лошади Афганистан и Персию. Теперь жил в тишине и покое среди близких людей, пожиная плоды своей мудрости. Он производил впечатление средневекового схоласта с чётко установившимися взглядами. Чудно было слышать от него, например, что Бухара − это самый просвещённый город мира.
    «Всюду свет нисходит сверху, но в Бухаре он восстаёт из земли», говорил он, вторя хвастливым проповедям тамошних мулл.
     «В священной Бухаре вы можете обрести всё знание, одолеть все науки человечества», утверждал он.
     «Что же изучали Вы в медресе Бухары?», спросил я его.
     «Мусульманский закон, исторические книги, философию Афлатуна, работы Абу ибн Сины, географию и арабский язык, на коем всё это изложено».
     Вот пределы мусульманского образования. Я распознал имена Платона и Авиценны, знаменитого географа, жившего в Хиве в одиннадцатом столетии и ставшего авторитетом в средневековой Европе.
     «Я покажу тебе некоторые из моих книг», добавил он и вскоре принёс и выложил на ковре ряд древних томов в кожаных переплётах.
     «Это очень старые и дорогие книги. За одну вот эту я заплатил сто золотых тилей, ей около тысячи лет, по ней я учил географию».
     Я внутренне улыбался тому, как он чтил сей фолиант, за который выложил около 30 фунтов-стерлингов, за трактат по географии, который, конечно, не освещал и сотой доли известного нам мира. Я взял книгу, и мой взгляд упал на большую карту, изображающую вселенную в виде плоского круга, окружённого кольцом океана. Северной Европы, восточной части Азии и большей части Африки не существовало. Контуры стран и континентов искажены, а на месте Великобритании изображены некие «Острова Джинов».
     Узрев такую диаграмму мира, я едва смог сдержать улыбку.
     «А Москва и Санкт-Петербург здесь указаны?», спросил я.
     Хазрет взглянул на карту и ответил, «Нет, эти города не показаны».
     «Но что же проку от географии, не отражающей столь важных столиц?»
     «Тут изображены преимущественно магометанские страны», ответил Хазрет. «Видишь, вот Бухара, а вот Самарканд».
     «А где же Ташкент?»
     «Здесь Ташкента нет».
     Тут уж я не мог не улыбнуться. «Что толку от сего трактата по географии? Ничего нельзя узнать из него о мире, ничего он не стоит!»
     Хазрет немного подумал. Казалось, тень сомнения в своей учёности набегала на его лицо, что-то колебало устоявшиеся его мусульманские понятия.
     «Видишь ли», начал он после короткого раздумья, «Мне не столь дорог новый мир наших дней, сколько тот, что существовал во Времена Пророка, да славится имя его!»
     «Ответ, достойный истинного ортодоксального фанатика», подумал я. В то время я был юн и гордился своим университетским образованием. Много лет позже я понял свою ошибку и неспособность воспринять традиционные верования учёного муллы, его любовь к прошлому.
     Заметив некий большой город возле Самарканда, я спросил Хазрета, что это за город.
     «О, это большой и очень процветающий град, Тункент, столица княжества Илак. В этой книге многое сказано о нём», ответил он, исполняясь радостью.
     «И что же там сказано о Тункенте?», спросил я,  ведь раньше я ничего не слышал о существовании такого города в Туркестане.
     «Смотри, вот здесь, среди этих гор», и он указал место на карте, «находится самое знаменитое и богатейшая серебряная копь в мире; здесь они добывали чистое серебро так, как будто это были камни. Копь принадлежала княжеству Илак, а в Тункенте чеканили монету и изготовляли разные тонкие ювелирные изделия, которые распространялись по всему свету в обмен на разного рода товары. Город утопал в роскоши, дворцах, мечетях и со всех сторон был окружён дивными садами».
     «Но может быть, что в старину так именовали Самарканд», предположил я.
     «Отнюдь, Тункент был совсем другим городом, богаче Самарканда; а в Самарканде лишь пребывал эмир, правивший всем Корассаном», возразил Хазарет.
     «Гляди», продолжал он, «здесь есть огромная и жуткая пещера, до конца которой никто ещё не проник. Там подземная река, а через неё мост, и в конце его ужасный дракон стережёт бесчисленные сокровища из золота и драгоценных камней. Он убивает каждого, кто рискнёт пройти.
     «Ну, это только старые байки невеж прошлых дней. Вы, как образованный человек, сами знаете, что ничего подобного не существует», попытался я урезонить собеседника.
     «Нет, то - правда», был его ответ, «я сам читал в Мекке на стенах главной мечети письмена об этой пещере, а паломники из Коканда рассказывали, что не так давно три киргиза, вернувшиеся из Мекки, отправились в пещеру для поиска сокровищ и не вернулись назад. Тогда их родственники, числом не менее сорока человек, все хорошо вооружённые, отправились их искать, но тоже не вернулись. После этого жители из окрестностей завалили  главный вход камнями и засыпали землёй. Учёный мусульманин Абу ибн Сина, что жил девять столетий назад, описал эту пещеру подробно в своей книги; она зовётся Кан-и-Гут − то есть Рудник Погибели − и дал все указания насчёт молитв, что следует прочесть, и заклинаний против дракона, необходимых тем, кто намерен туда идти и взять сокровища.
     Больше я его не слушал. Утомлённый приключениями, я впал в дремоту и так и не узнал, что ещё собирался сказать Хазрет о пещере и сокровищах Туркестана.

II.

     Спустя многие годы мне пришлось пожалеть, что так мало уделил внимания тем редким старинным книгам, что показывал мне Хазрет, и ему самому, мудрому старому знатоку арабского языка и древней арабской литературы. Судьбе угодно было, чтобы я провёл свои лучшие годы в Туркестане в поисках минеральных богатств. Я был пионером горной промышленности, которая тогда была ещё в зародыше.
     Слава Туркестана как земли богатой золотом и другими важными и полезными минералами испарилась как дым после русской оккупации. Первые геологоразведочные экспедиции горняков Урала и Сибири показали вскоре, что страна очень бедна. Эта оценка была подтверждена  геологическими исследованиями профессоров Мушкетовым и Романовским. Туркестан надолго перестал привлекать к себе внимание в этом отношении.
     Мои первые исследования по геологии Туркестана показали, однако, ошибочность этих представлений. И чем больше я узнавал, тем больше убеждался, что край этот не бедней Урала по запасам полезных ископаемых, но, конечно, залежи расположены не вблизи больших городов или главных путей сообщения. Золото, серебро, ртуть, медь, цинк и свинец, ванадиевые руды и вольфрам, нефть, уголь и изобилие отличной железной руды, асбест, недавно открытые радиоактивные руды и залежи олова, мною найденные, обогатили бы страну, если бы обстоятельства были более благоприятными. Природа, кроме того, подарила драгоценные камни, изрядное количество мрамора и литографского камня.
     Помимо богатств и разнообразия минералов встречал я не раз свидетельства древних выработок с остатками орудий из бронзы и камня. Встречались разработки и недавнего прошлого, времён ханов Коканда, но большая часть старых копей в местах самых обширных разработок принадлежит очень отдалённому историческому периоду, золотому веку процветания и культуры Туркестана.
     В одном удалённом месте среди гор видел я груды шлака, поросшие травой и кустарником, остатки многочисленных строений, старых шахт и подземных галерей, обширные выработки в скалах; всё затёрто землетрясениями и превращено временем в естественные пещеры, стены которых покрыты кальцитом, а с потолка тут и там свисают сталактиты. Нужен очень опытный взгляд и тщательное исследование, чтобы распознать дело человеческих рук, понять какие добывались руды и в каких местах. Замечательно то, что во многих таких раскопках главные пласты и входы в штольни и шахты искусственно замурованы, зацементированы и тщательно замаскированы. Для глаз неспециалиста  всё это выглядит просто как ямы и естественные гроты. К этому укрывательству природа ещё добавила осыпи, скальные обвалы, деревья и кусты.
     Богатый и в высшей степени развитый горный промысел некогда процветал в этом месте, жизнь кипела, то был настоящий промышленный муравейник, как теперь где-нибудь в Англии или в Бельгии. Потом всё вдруг умерло, что-то здесь произошло и превратило процветающий промышленный район в пустыню.
     Что бы то ни было, произошло не вдруг и не неожиданно, и горняки имели время подготовиться, дабы спрятать свои богатства от глаз неприятеля до лучших времён, которые для этой несчастной страны так и не настали.
     Пещера, названная Кан-и-Гут, о которой так много говорил Хазрет, оказалась хорошо известной и часто исследовалась. Ханы, во времена их правления, отсылали туда приговорённых преступников, обещая им жизнь и прощение, если пройдут её до конца и, вернувшись, расскажут, что они нашли в её глубинах. Ни один из них не вернулся.
     Русские также предпринимали ряд попыток исследовать пещеру, но всякий раз останавливались, сталкиваясь с трудностями.
     Теперешний вход в пещеру ведёт в огромный грот на краю подземных пропастей, в обширные залы и камеры, глубокие колодцы, и, в конце концов, к подземной реке. Воздух в пещере чист, она отлично проветривается, и нет следов тел погибших. Внутри источник превосходной чистой воды, остатки старых деревянных перекрытий и крепей из не гниющей древесины местного можжевельника, арчи (Juniperus pseudosabina). Но требуются крепкие нервы, чтобы передвигаться по узким ненадёжным путям над тёмными и мрачными обрывами, при мерцающих вспышках магния или свете ацетиленовой лампы.
     Было нетрудно распознать старый рудник в бесконечных камерах и проходах пещеры; чтобы пройти их все до конца понадобилось бы несколько дней.
     Часть из этих огромных полостей созданы природой, иные пробиты руками человека на протяжении столетий. Здесь велись регулярные и методичные разработки, всюду деревянные крепи, глубокие шахты с приспособлениями для спуска и подъёма, хотя иные могли бы подумать, что пользоваться ими смогли бы разве что только обезьяны; в местах над крутыми или отвесными спусками в камне пробиты специальные кольцевые отверстия  для крепления верёвок.
     Путь был покрыт пылью столетий; но если пыль удалить, обнажался гладкий мраморный пол, отполированный сотнями босых ног, проходившим по нему на протяжении столетий, пол гладкий как мрамор древних статуй. Были удивительные длинные, похожие на трубы, проходы, пробитые каким-то образом вручную в скальной породе.
     В пещере имеется богатая серебросвинцовая руда, галенит и золотоносная руда. Есть и руда цинковая, но если её и разрабатывали, то лишь для медицинских целей.
     После исследования полостей пещеры в течение двух дней я пришёл к выводу, на основании разных признаков, что воздух внутри богат радиоактивными эманациями. Научная экспедиция, которая обследовала пещеру перед Мировой войной, подтвердила моё мнение, и доказала, что воздух внутри сильно радиоактивен. На северном подножье гор, в которых расположен Кан-и-Гут, в привлекательном месте приютилась могила святого Ходжи-и-Тараута. Там бьёт источник прекрасной воды, дающий жизнь зелёному оазису среди пустынных гор. Место и родник считаются чудотворным, и люди тысячами приходят к могиле святого испить целебной воды; исследования вскоре показали, что она сильно насыщена радиевой эманацией.
     В горах Кара-Тау, над могилой, была найдена урановая смолка <уранинит>.

III.

     В высшей степени заинтересовал меня другой странный рудник. Я случайно наткнулся на него в дикой и удалённой части Туркестанских гор, в закрытой изолированной и пустынной долине. Меня поразило, что, несмотря на недоступность, всё в ней свидетельствовало о давным-давно прошедшей уединённой жизнедеятельности людей, оставивших свой след повсюду, но след уже стиравшийся временем и природой.
     Через долину можно было проехать только верхом на лошади, и то с трудом. По ней зигзагами снизу вверх до высоких гор всё ещё сохранилась широкая, отлично выложенная просёлочная дорога. Теперь она вся заросла травой и деревьями. Дорога ведёт к старинным горным выработкам, многочисленным и очень обширным: иные обвалились, другие засыпаны обломками скальных пород в результате землетрясений. В главной выработке, изнутри подобной кафедральному собору, пол усыпан толстым слоем гуано и огромными скальными глыбами, рухнувшими с потолка. Но галереи были целы, изумительно широки, искусно пробиты в твёрдом известняке, однако были «слепыми», т.е. вели в никуда. Всё свидетельствовало об интенсивных горных разработках, производившихся в течение ряда столетий в «промышленных капиталистических» масштабах.
     После тщательных исследований отвалов, шлаков и выработок я отчётливо увидел, что здесь добывалось серебро и некоторые другие металлы. Но сами рудные жилы, собственно руды и окончания галерей были тщательно замурованы и искусно скрыты.
     Человек неопытный едва ли смог бы понять, где находится основное рудное тело и где раскопки могли быть возобновлены. Для специалистов я сказал бы, что это месторождение принадлежит к так называемому контактно-метаморфическому типу, какие имеются в Банате, на равнинах Дуная.
     Кто же разрабатывал эти руды и в какой исторический период? Что за люди трудились здесь? Когда возник сей обширный горный промысел в ныне забытой и почти недоступной долине, промысел, который исчез, и куда проступал конечный продукт? Вот вопросы, которые возникали в моей голове, когда я изучал эту древнюю копь.
     Конечно, то не могло быть делом теперешних обитателей страны, сартов, с их очень низким уровнем технических знаний и леностью. И к тому же их характер и склонность к сельскому хозяйству, к торговле совершенно не соответствовали идее предприятия горного промысла.
     Они ещё помнили прежний промысел, но владение железом и медью в дни ханов было примитивным, и местные жители ясно отличали его от древних крупномасштабных разработок, подобных той, что я описал. Эта, говорят они с уверенностью, осуществлялась китайцами.
     Примерно в то же время, к которому относится мой рассказ, в Самарканде была найдена астрономическая обсерватория, принадлежавшая некогда Улугбеку, внуку Тамерлана, знаменитому учёному Средневековья. Составленная им звёздная таблица не потеряла своего значения даже для современных астрономов. Ему принадлежит очень верное высказывание, часто повторявшееся в его сочинениях: «Изучение природы объединяет род человеческий, а философия и религия разъединяют». Как верно подтвердила эту мудрость история двадцатого столетия!
     Когда я осматривал эту обсерваторию, то встретил русского археолога, который очень интересовался историей Туркестана. Он спросил меня, не приходилось ли мне во время моих геологических экспедициях в горах встречать древние серебряные рудники.
     «А почему вы об этом спрашиваете?», спросил я в свою очередь.
     «Видите ли», объяснил он, «по сути нас не интересуют сами рудники, но по их месторасположению на карте, в согласии с древними арабскими руководствами, могли бы, ориентируясь по рудникам, определить месторасположение семи древних столиц Туркестана, которые исчезли, и, сверх того, нахождение города Тункента, столицы княжества Илак. Мы надеемся найти там множество очень интересных антикварных предметов домагометанского периода Туркестана и первых столетий арабского правления.
     «Этот рудник», продолжал он, «назывался Кух-и-Сим, что на персидском языке означает Серебряная гора. В своё время он снабжал серебром весь мусульманский мир, а также Россию. В Эрмитаже, в Санкт Петербурге, хранится целый ряд монет, извлечённых из старых хранилищ центральной и даже северной России, с надписями, что они отчеканены из серебра Кух-и-Сима в городе Тункенте».
     Тогда я вспомнил Хазрета и рассказал архитектору об этом учёном киргизе и его старинных книгах.
     «Да, несомненно», ответил мой собеседник, «то были воистину очень редкие книги; жаль, что вы не уделили им большего внимания и не выяснили, каковы их названия и кто авторы».
     «В Бухаре», продолжал он, «всё ещё имеется большое число старинных редких книг, но местные муллы ценят их очень высоко и скрывают от европейцев».
     Всё это настолько меня заинтересовало, что я решил всерьёз заняться историей Туркестана. В Императорской публичной библиотеке Санкт Петербурга имелось великолепное издание De Gué ‘Bibliotheca Geographica Arabicorum’, но арабский текст был для меня «закрытой книгой». К счастью, такие арабские авторы как Идрисси, Истахри, Ибн Хаукал, Ибн Хороат Бек и Абулфеда доступны частично или полностью в переводах на некоторые европейские языки. Эти писатели как бы заново открыли для меня Туркестан. Я, как и многие другие, считал этот край страной «новой», обнаруженной только недавно. Что только теперь Туркестан стал открытым для культуры и цивилизации, а до того был тёмной, непонятной и дикой азиатской страной, погружённой в варварство. Мне открылось, что в «глубине души» Туркестана таятся следы высокоразвитой цивилизации, существовавшей в пору, когда народы Европы ещё пребывали в дикости, а в лесных дебрях России, по выражению древнего летописца, люди жили «аки скот».
     Уже в семнадцатом веке, до арабского нашествия на Туркестан, он был далеко впереди государств Европы по своему культурному развитию. Самарканд предстал арабам богатым и в высшей мере процветающим городом. В нём существовал, например, водопровод, который по свинцовым трубам доставлял жителям отличную питьевую воду горных источников. Красивые и пышные сады Самарканда орошались водой из целой сети каналов. Отмечу, между прочим, что сегодня ни Самарканд, ни Ташкент, столица Туркестана, не имеют водоснабжения, и жители вынуждены пить воду из нечистых источников или зловонных канав.
     В летнюю жару даже бедные жители древнего Самарканда обеспечивались бесплатно льдом – роскошь, недоступная сегодня даже в Европе!
     Площади столицы украшали огромные бронзовые статуи лошадей, быков, верблюдов, собак и т.д. Главной религией того времени было учение Заратустры, Маздеизм, которое воспитывало любовь к животным, особенно домашним, среди которых первое место отводилось собаке, как главному товарищу человека, завещанному от Ахуры Мазды для защиты его семьи, очага и стада. Так изложено в гимне Зенд Авесты, сочинённом в честь собаки. Подтверждением правдивости данных сведений может служить нога верблюда, отлитая в бронзе, что найдена в водном канале у Дирхана, возле Самарканда. Теперь она хранится в музее Ташкента, если только не украдена, как это у них водится, большевистскими комиссарами.
     В Самарканде было множество храмов, не только зороастрийских,  но и буддистских, маничеанских и несторианских христиан, поскольку в то время в Туркестане была полная религиозная свобода. Арабские завоеватели Туркестана не были разрушителями; ислам внедрялся постепенно, и его принятие сопровождалось разного рода привилегиями, такими как денежным вознаграждением за посещение мечети.
     По этой причине в девятом, десятом и одиннадцатом веках страна достигла высокой степени процветания и благополучия. То было время правления династии Саманидов, основанной Саид Назаром, правителем Туркестана. Саманиды отличались любовью к культуре и образованию, и по существу вскоре стали эмирами, совершенно независимыми от халифов Багдада. Их власть распространялась не только на территорию теперешнего Туркестана, но также на северную часть Персии и Афганистана. Весь этот район получил потом название Корассан. Здесь процветали  торговля и промышленность.
     В Самарканде изготовлялась превосходная бумага из коры шелковицы, а здешнее стекло славилось на весь свет. Китайский император отправил особое посольство в Самарканд с просьбой к эмиру прислать искусных мастеров в Китай для изготовления стекла.
     Был он также знаменит своими шелками. По преданию, китайская принцесса, вышедшая замуж за эмира Самарканда, спрятала в своей причёске и привезла с собой коконы шелковичного червя, и так было положено начало производству шёлка в стране. Китайцы ревностно хранили секрет своего шёлка, и вывоз коконов  карался смертью.
     В горах жизнь бурно развивалась. Дымы плавильных печей поднимались к небу; отливалось железо, медь и свинец; добывались золото и ртуть (найдены каменные аппараты, применявшиеся для амальгамирования серебра и золота); добывались драгоценные камни.
     Добыча угля в этой стране началась на четыре столетия раньше, чем в Европе.
     Все эти сведения от древних арабских географов поражают читателя своей обстоятельной точностью; как руководства они полезны даже и теперь для тех, кто знает, как их следует понимать. При описании некоторых каменноугольных копей, например, упоминалось, что угольная зола пригодна для отбеливания тканей. Это кажется странным, но анализ золы, выполненный мною, показал, что она содержит цинк. Арабы также хвалили олово из Туркестана за его чистоту, хотя этот металл был совершенно неизвестен в <современной> стране до тех пор, пока я однажды не наткнулся на легкоплавкую оловянную руду. Позже, когда я, преследуемый “властью рабочих и крестьян”, был вынужден скрываться в горах, то встречал месторождения топаза, сапфиров и рубинов.
     Торговые связи Туркестана в те дни были очень обширны. Его железо славилось своей чистотой, а сталь «булат», поставлялась в Дамаск, где из неё ковали знаменитые клинки. Туркестан всегда славился своими арбузами. Их укладывали со льдом в свинцовые ящики и доставляли курьерским экспрессом прямо к столу халифов Багдада – воистину первый запечатленный пример экспорта скоропортящихся фруктов в холодильнике.
     Арабские писатели уделили особое внимание вышеупомянутому серебряному руднику Кух-и-Сим и городу Тункенту.
     Исходя из всех данных арабских источников, я уверен, что обнаруженный мною удивительный серебряный рудник и есть знаменитый Кух-и-Сим. Всё до малейших деталей указывает на него. Подтвердилось даже сведение о том, что неподалёку от устья реки возле рудника расположена обсерватория. Я часто посещал рудник, убеждаясь в богатстве месторождения, и каждый раз всё больше утверждался в мысли, что это именно он, рудник Кух-и-Сим. Я всё откладывал детальное исследование и съёмку до более подходящего случая, который, увы, так никогда и не наступил!
     Эта высокоразвитая цивилизация, эта бурная промышленная и торговая жизнь, эти процветающие города и дивные сады, всё было сметено нашествием варваров-кочевников, хлынувших с востока – ордами Чингисхана. Вливание монгольской крови и материальное разрушение страны привело к интеллектуальному распаду населения. Только на короткое время при Тамерлане и его непосредственных преемниках Туркестан вновь достиг некоторой степени культурного развития, однако ненадолго.
     Ислам, став однажды преобладающей религией, поверг духовную культуру в дикий фанатизм и ненависть к «неверным». Так длилось вплоть до оккупации страны Россией. Как раз накануне завоевания два английских путешественника, Стоддард и Коннолли, погибли мученической смертью в Бухаре по приказанию эмира Музафараддина.
     О быстроте духовного распада населения свидетельствует следующий случай. В Самарканде был найден оригинальный измерительный инструмент, использовавшийся в старину для составления планов местности. Его устройство было столь удобным и практичным, что прибор выставили на продажу под видом современного. На нём превосходно сохранилась надпись, что прибор сделан в Самарканде таким-то мастером. Но ни в Самарканде, ни в Бухаре сейчас не найти ни одного местного жителя, даже среди учёных мулл, кто мог бы объяснить значение и способ применения данного инструмента.

IV.

     Мне также посчастливилось найти месторасположение древней столицы княжества Илак, города Тункента.
     Зимняя снежная буря в киргизской степи, по чистой случайности свела меня с Назретом, от которого впервые узнал я о Тункенте. По странному совпадению, благодаря снежному шторму в степи Туркестана я напал на место, где некогда стоял гордый процветающий город.
     Вот как это произошло.
     В конце дня успешной охоты на кабана я отправил домой своего человека с полудюжиной подстреленных мной поросят, а сам отправился в киргизский аул для ночлега. На следующее утро я выехал ещё до рассвета, рассчитывая за пару часов еды верхом добраться до небольшого караван-сарая, где мог бы отдохнуть и позавтракать. Утро было холодное и туманное, начался мелкий дождь, перешедший вскоре в обильный сухой снег. Сильный холодный ветер поднялся с северо-востока.
     Езда против ветра была трудной. Снег бил в лицо, слепил глаза и застилал землю, стывшую под ветром. Руки онемели от холода, но моя отличная лошадь всё ещё смело пробивалась вперёд, как мне казалось, по дороге.
     Так длилось два часа, три, четыре. Но знакомого караван-сарая всё не было. Шторм скрыл обзор, и я стал осознавать, что сбился с пути и двигался в неверном направлении.
     Я вперял взгляд вокруг в надежде отыскать нечто подобное укрытию, где мог бы остановиться для отдыха, защититься от непогоды и переждать бурю. Вперёд было видно не более чем на 10-15 шагов. Всё покрыто толстым слоем снега.
      Неожиданно на некотором расстоянии от меня справа постепенно появилось что-то выступающее из пелены. Я подъехал ближе и увидел угол старой разрушенной стены. Это было хорошим укрытием от ветра, и здесь я спрятаться от непогоды вместе со своей лошадью, которая не меньше меня была рада защите от слепящего урагана. Намотав поводья на руку, я забился прямо в угол, как можно плотнее укутался в шинель и заснул.
      Когда я проснулся, шторм уже стихал и вскоре прекратился вовсе. Небо прояснилось, и я выбрался из моего укрытия и влез на стену, дабы оглядеться вокруг и определиться с направлением.
     То, что представилось моему взору, поразило меня. Всё вокруг, насколько мог видеть глаз, являло собой как бы вычерченный чёрным по белому в натуральную величину план огромного города. Целые улицы ясно обозначены: места домов, здания, ирригационные каналы, водохранилища, башни и стены. Сухой снег, движимый ветром, заполнил все углубления в почве, показав рельеф выступающих деталей, и как бы разметив город, когда-то уже давно сравнявшийся с землёй.
     Летом, когда степь покрыта травой, и зимой, когда скрыта под однотонным серо-жёлтым одеянием, все эти небольшие углубления и выступы не видны. Но теперь, когда снежная мантия, столь редкая в этой части Туркестана, укрыла землю, а ветер её разровнял, план древнего города, спустя долгое время после того, как был разрушен, потерян и забыт, вновь появился, подобно негативу фотоснимка. То была завораживающая, чрезвычайно редкая и поучительная картина.
    На следующее утро солнце должно было растопить снег, и чудный план должен  был снова исчезнуть. Как жаль, что у меня не было с собой фотокамеры и не было других средств запечатлеть увиденное, что было бы даже лучше, чем фотоснимок.
     Ещё долго разъезжал я по улицам и паркам этой призрачной Помпеи, пытаясь сообразить, что всё это значит, понять смысл того или иного прямого угла или кривой. Странно выглядели места городских ворот. Казалось, что будто здесь некогда были заложены основы нового города.
     К ночи я достиг большой реки, где разбил бивуак в избушке. По возвращении домой я тщательно вымерил на карте расстояния и направления моего пути и просмотрел мои заметки из сочинений древних арабских писателей. И пришёл к однозначному выводу, что набрёл на место, где некогда стоял загадочный Тункент, и где созерцал его на мгновение обозначившийся под снегом план.
     Уместно спросить, какова судьба открытия рудника Кух-и-Сим и Тункента?
     Мои заметки, планы и рукописи, наряду со всем моим имуществом отобраны большевиками и уничтожены. Во время суровой зимы 1918-19 гг., в ту пору, когда я вынужден был скрываться в местных аулах, большевики топили свои печки моими бумагами и документами, в которых был итог трудов всей моей жизни в Туркестане, геологических съёмок и разведок.
     Кух-и-Сим, утаившийся от нашествия монгольских орд, остался недоступным и для варваров севера, истребившим горную промышленность, только начинавшую давать ростки в Туркестане. Крупное землетрясение, незадолго до войны, скрыло и спрятало подходы к руднику. Ныне видны лишь груды камней и обломки скал.

Перевёл с английского В.Цибанов. 2013 г.