КАН-И-ГУТСКАЯ СКРИЖАЛЬ

При портале Главного входа в легендарную пещеру «Рудник Погибели», Кан-и-Гут, на отвесной стене слева выбита надпись. Редкий посетитель, наверное, обходит её своим вниманием. Она от времени стала уже едва читаемой. Там теперь отчётливо можно различить разве что «геолого-маркшейд. c’емку этого страшилища…», а вот даты в самом верху почти не видны, фамилии с инициалами, которые следуют далее, неразборчивы... Но если приложить определённое старание, то разобрать надпись всё же кое-как удаётся. Ключевым моментом, пожалуй, является дата. Она, несомненно, выглядит так: «1949-50». Речь же собственно идёт о геолого-маркшейдерской съёмке Кан-и-Гута, выполненной геологом Петровым с некой командой из четырёх сотрудников. Но это практически всё… Кто эти люди, какие события с ними связаны? Несколько лет поисков по литературным данным и архивным материалам позволили нам установить, что как раз в указанные годы трестом «Средазцветметразведка» производилось детальное исследование уже давно известной пещеры, являвшейся также и древним рудником, приуроченным к одноимённому свинцово-цинк-серебряному месторождению. В 1951 г. геологом треста, горным инженером 1-го ранга Владимиром Николаевичем Петровым был подготовлен геологический отчёт, где, между прочим, приводятся чертежи той самой маркшейдерской съёмки и даны сведения об осуществившей съёмку команде. До них, а также после них, выполнить детальную топосъёмку этого сложного объёмного лабиринта, каким является пещера-рудник Кан-и-Гут, не удалось никому, хотя попытки предпринимались неоднократно. Но, пожалуй, самым главным событием в «расследовании дела о надписи» явилось то, что удалось установить контакт с родственником главного действующего лица, геолога В.Н. Петрова, – его сыном Николаем Владимировичем Петровым. В семейном архиве последнего сохранилась рукопись воспоминаний отца о том времени и конкретно – об истории загадочной надписи. Так по ходу дел и времени немалое прояснилось, и не слишком разборчивые имена стали реальными действующими лицами – людьми, жившими и живущими, делавшими дело и историю. Николай Владимирович любезно предоставил нам данную рукопись, и мы предлагаем её вниманию читателя, снабдив минимальными пояснениями. Публикуется впервые.

В. Цибанов, А. Филиппов

Надпись на древней пещере Кан-и-Гут

В.Н. Петров

г. Ташкент

     В 1947 году я работал главным геологом в Чорух-Дайронской геологоразведочной партии треста «Средазцветметразведка», занимаясь разведкой одноимённого вольфрамового месторождения в горах Могол-Тау в 18 километрах от города Ленинабада (ныне Худжанда). В то время стране требовалось много свинца. Меня вызвал в Ташкент главный геолог треста В.Э. Поярков и дал особое задание – разыскать известное по литературе свинцово-серебряное месторождение Кан-и-Гут в северных отрогах Туркестанского хребта в нескольких десятках километрах от угольного месторождения Шураб в Таджикистане.
     Известный геолог А.В. Пуркин, работавший в тресте, посоветовал мне поискать в библиотечных фондах литературу, о которой он знал. В фондах я нашёл отчёт геолога Белова, который в 1920 году посещал и изучал древнюю пещеру-рудник Кан-и-Гут времён Х века нашей эры. Он произвёл небольшую съёмку этой пещеры и составил её схематическую карту.
     В 1934 году изучением пещеры и особенно свинцово-серебряного месторождения Кон-и-Гут занимался геолог Дюгаев. Он произвёл опробование свинцово-серебряных руд, выявил промышленное содержание свинца и серебра в рудах и высказался за необходимость его поисковой разведки и оценки. На этом внимание к месторождению закончилось.
     И вот в 1947 году о нём вспомнили и поручили мне его осмотреть и оценить с точки зрения необходимости проведения разведочных работ. Была снаряжена экспедиция на машине ГАЗ-АА в количестве четырёх человек (меня, шофёра и двух подсобных рабочих). Проехали мы через Ленинабад, Канибадам, нефтяные промыслы Санто и Сельрохо и приехали в Исфару, где переночевали. Рано утром выехали дальше через Шураб, кишлак Самаркандек и спустились в Раватскую долину и по ней доехали до гор Майдан-Тау, в которых находилась пещера Кан-и-Гут. В подножье гор нашли маленький мазар и родничок. Дальше поехали по сухому тальвегу сая до тех пор, пока могла ехать машина.
     Остановились, перекусили, подкрепились и начали искать пещеру. Вот она должна быть где-то здесь, но никак не попадалась на глаза. Целый день я лазал по горушкам, но пещера не открывалась. Уже стало вечереть, и я решил последний раз взобраться еще на одну сопку, а уже потом вернуться к роднику и там, переночевав, возобновить поиски на следующий день. И вот когда, тяжело дыша, я взобрался на последнюю сопку, я вдруг с нее увидел вход в пещеру. Радостно крича: «Нашёл!!», я почти бегом в сумерках добрался до пещеры и остолбенел, внезапно остановившись около неё.
     Передо мной открылся огромный вход в пещеру с глубокой зияющей чернотой и нагромождением крупных камней в подножье. Пещера «дышала» холодом и страхом. Я просто оцепенел, по телу пошли мурашки. Не в силах совладать с собой, я стоял, как вкопанный, я был один. Стало быстро темнеть. Хоть я и не из робкого десятка, но тихо стал пятиться назад, боясь повернуться спиной к входу в пещеру. Наконец, как перестал быть виден вход в пещеру, я быстро спустился в сай и зашагал к машине, где уже окликали меня мои спутники.
     На следующий день мы все днём добрались до пещеры. Вход её полностью освещался утренним солнцем, поскольку был обращён к востоку. Вход имел теперь более приветливый вид, но когда мы углубились в него метров на 20 - 30, сразу почувствовали движение холода и специфический запах подземных пещер. Осмотрев окрестность пещеры, и немного разобравшись в геологическом строении месторождения, в течение дня я составил необходимые схемы для обоснования первых разведочных работ, после чего мы возвратились домой.
     Месторождение Кан-и-Гут типично гидротермального происхождения, образовано на контакте известняков и сланцев, образующих антиклинальную и синклинальную складки. Рудные тела повторяют изгибы складки и, судя по древним выработкам, уходят на глубину до 150 м, чем и ограничиваются небольшие перспективы месторождения. Большинство рудных тел окислено и превращено в охры. Оставшаяся сульфидная часть руд имеет красивую полосчатую (бурундучную) структуру.
     Руда отрабатывалась в конце Х века при Саманидском правителе Нух-Мансуре, правившем краем в конце девятисотых годов, что было выяснено известным археологом и исследователем Массоном, определившим эти даты по найденным мною при раскопках бронзовым монетам. Рудник Кан-и-Гут с арабского означает "Рудник погибели" – "Рудник исчезновения". На руднике, видимо, работали рабы, которые там же и погибали. При разведке, помимо костей животных, в основном овец, были найдены также и человеческие кости. Руда отрабатывалась древними рудокопами в виде небольших камер, соединённых между собой небольшими ходами. На поверхность руда выносилась в кожаных мешках.
     За тысячелетие, прошедшее со времени существования рудника, произошло много землетрясений, благодаря которым большинство ячеек обрушилось, образовав как небольшие, так и очень крупные подземные камеры, достигающие высоты 55 м и по площади до 420 м2. В результате, образовалась современная пещера большой протяжённости с множеством камер и ходов.
     Поскольку бурение разведочных скважин, проведённое нами, не дало желаемых результатов в изучении геологии месторождения, а проходка горных выработок в условиях древних работ по технике безопасности была невозможна, было принято решение: заснять и задокументировать древние выработки. Благодаря этому можно было выявить и понять структуру и перспективы месторождения. Это было выполнено мною лично совместно с маркшейдером А. Бульонковым, коллекторами М. Нарожной, К. Охроменко и пробщиком А. Назировым. Эта бригада в составе пяти человек полтора года занималась изучением пещеры Кан-и-Гут, о чем и хочу я рассказать, так как эта героическая работа сопровождалась трагическими и комическими происшествиями и была очень познавательна.
     Вначале о составе бригады. Алексей Бульонков был молодой специалист – маркшейдер. Лёша был весёлым, жизнерадостным, неунывающим человеком возрастом около 21 - 22 лет. Он был энтузиастом и хорошим рассказчиком, девушки его очень любили. Он практически выполнил маркшейдерскую съёмку всей пещеры, хотя и был близоруким и всегда носил очки.
     В те времена подсобных работников в геологии не хватало и я по объявлению: «Требуются для работы коллекторы», часто набирал молодых людей (большей частью приходили девушки). Их обучал и оставлял на работе наиболее способных. Так пришли ко мне две девушки, не нашедшие себя в другой жизни – это артистка Марина Нарожная и педагог Клавдия Охроменко. Что их заставило уйти от прежней работы и поступить на работу в полевую геологическую партию – я не знаю. Были они молоды, примерно 25 - 27 лет. Марина Нарожная была среднего роста, худощавая, довольно замкнутая, но трудолюбивая и исполнительная. Клавдия Охроменко была пухленькой, низкорослой, жизнерадостной и вечно улыбающейся девушкой, смелой и отчаянной.
     Пробщик Назиров был совсем молодым таджикским юношей, крепкий здоровьем, невысокого роста, ему было не более 18 - 20 лет. Он был малограмотным, но хорошо знал русский язык. Я всегда был уверен в его исполнительности и надёжности.
     Без меня в пещеру обычно не ходили. Дисциплина у нас была на высоте. За полтора года работы в пещере с нами не произошло ни одного несчастного случая или падения с ушибами, хотя опасности нас подстерегали ежеминутно. Видимо с нами был ангел-хранитель.
     Вначале мы осторожно и постепенно осваивали приустьевую часть пещеры, привыкали ходить, лазать и ползать по камням, стенам и карнизам пещеры. Учились лазать по канатам и лестницам, сделанным специально из стальных тросов и перекладин. Постепенно мы осваивали всё более дальние и глубокие части пещеры. После каждого похода мы обычно день или два отдыхали, настолько было большое напряжение в ногах, в руках, да и во всём теле.
     Первое время на спуск в пещеру и подъём уходило около одного - полутора часа и работа по документации пещеры занимала около шести часов. Для изучения глубоких частей пещеры спуск занимал уже около полутора - двух часов и подъём из пещеры примерно столько же, поэтому на изучение пещеры времени оставалось всё меньше и меньше. Были дни, когда мы утром спускались в пещеру, а возвращались на поверхность в полночь, отдыхая возле устья и наблюдая звёздное небо, усталые и довольные.
     Освещением для каждого из нас были примитивные карбидки, совершенно не приспособленные для нашей работы, которые часто тухли и причиняли нам массу неприятностей: коптили в нос, поджигали руки и одежду, когда приходилось лазать с ними по лестницам.
     В общей сложности мы засняли (задокументировали) три с половиной километра протяженности всех ходов и 73 маленьких и больших камер.
     Наиболее крупная из них (*) была высотой 55 метров по вертикали и 420 квадратных метров в плане нижней части. Камера образовалась в результате обрушения пород при каком-то катаклизме. Нижняя часть камеры была заполнена нагромождениями из обломков огромных скал и камней. Спуск в неё был наиболее сложный и длительный, занимавший по времени около получаса. Вначале приходилось пройти по тонкому наклонному бордюру извилистой стены камеры и добраться до небольшой площадки, где вдоль стены в расщелине была установлена нами небольшая узкая деревянная лестница высотой около 4 м, по которой надо было спуститься на следующую площадку. Затем, по небольшому извилистому колодцу, диаметром максимально до 80 сантиметров и высотой около 3 - 4 метра, спуститься на сравнительно небольшую наклонную площадку, усыпанную помётом летучих мышей. Великое множество летучих мышей кружило вокруг и сопровождало нас на протяжении всего похода по пещере, так что со временем мы к ним привыкли. Далее шёл самый сложный спуск. Для этого нам пришлось заказать у механиков лестницу из стальных тонких тросов с железными перекладинами. Общая длина этой лестницы была 18 метров. Ее закрепляли на площадке и сбрасывали вниз, так что она касалась крупных глыб, лежащих на дне камеры. Вся сложность заключалась в том, что рельеф спуска был отрицательный, и лестница болталась на весу. Можно себе представить спуск по этой болтающейся лестнице с горящей карбидкой, когда за шиворот сыплется сверху мышиный помёт... Достигнув первой глыбы, нужно было ещё спуститься по острым крупным камням и осыпи, чтобы оказаться на желанном дне камеры, где можно было отдышаться и успокоиться. Только спустившись в низ этой камеры, можно было по узкому лазу проникнуть в другие более глубокие части пещеры. Некоторые были настолько низкие, что приходилось ползти на животе.
     Шахтёрских ламп в то время, как и электрических фонарей, не было, и спуск происходил в полной темноте. От света карбидки спускающийся видел только пространство вблизи перед собой. Может быть, это было даже и хорошо, что, спускаясь, как скалолазы, мы не видели всего пространства камеры, иначе бы страх был бы непреодолим. Все-таки мы не были альпинистами, и навыков к скалолазанию у нас не было.
     Самая дальняя и глубокая камера №73 была ниже входа в пещеру на 150 метров. Находясь в дальних камерах, у нас невольно возникала мысль о том, что мы не сможем вернуться, если где-нибудь вдруг произойдёт обвал и закроет проходное отверстие, но мысль эту всегда как-то старались отогнать разговором и шутками между собой. Все старались громко не разговаривать, тем более не окликать друг друга, так как считалось, что громкий окрик может вызвать обвал или падение отслоившегося камня в кровле. Но все обходилось благополучно.
     Все камеры отличались друг от друга размерами и формами. Некоторым камерам мы дали специальные названия. Например: «Грот с Верблюдом». На дне этой камеры лежал крупный камень по своей форме напоминающий профиль верблюда: голову, шею, спину с горбами. Или «Столовый грот», на дне которого лежала глыба с горизонтальной плоскостью, напоминающей поверхность стола. В этой камере было удобно останавливаться на отдых и закусывать на импровизированном столе. Была камера, получившая название «Мышиный грот». Основание этой камеры было засыпано мышиным помётом, по которому проходили ногами, как по подушке. Очевидно, эта камера являлась спальней для летучих мышей, которые подвешивались на ночлег в кровле камеры, так как отдыхают летучие мыши, прицепившись одной лапкой за расщелину, и висят вниз головой. Раскапывая помёт, мы установили, что толщина его превышает метр; видимо, много столетий этот грот служил пристанищем летучих мышей.
     За многие века пещеру посещали многие люди, и каждый из них старался оставить свой след о пребывании в ней. В устье пещеры трудно было найти свободное место, где бы можно было увековечить свое присутствие. Здесь были названия и фамилии на разных языках, были и древние наскальные изображения животных. Однако в 30 - 50 метрах от устья надписей было уже мало, и дальше они появлялись всё реже и реже. В одной из глубоких камер (не помню сейчас её номер)(*) , очень узкой, но длинной и высокой, одна стенка представляла собой плоскость, образовавшуюся вдоль разлома. Когда впервые мы в нее попали, то были поражены увиденной чётко и крупно написанной по-русски надписью: "Оставь надежду на возвращение". Буря чувств охватила каждого при прочтении этой надписи. Когда и кем была сделана эта надпись – осталось неизвестным. Возможно, она была сделана геологом Беловым в 1920 году, о котором я упоминал ранее.
     Самым интересным было то, что в углу этой камеры стояла прислонённая к плоскости стенки обыкновенная лестница, сделанная из брусьев, высотой около 4-х метров. Кто ее сюда принёс и каким образом четырехметровые деревянные брусья кто-то смог сюда, на глубину 150 м от поверхности, пронести – также осталось загадкой. Единственно, что можно было утверждать, так это то, что существует или ранее существовал другой, неизвестный нам проход. Стало быть, не всю пещеру мы обследовали, остались ещё неизведанные нами проходы и камеры.
     За время работы в пещере у нас было несколько курьёзных случаев, о некоторых я расскажу.
     Нас посещали различные экскурсанты, желающие посмотреть пещеру на глубине. Однажды приехали к нам три топографа и стали с нами спускаться в пещеру. Один из них по имени Сергей Сергеевич дошёл с нами только до большого спуска и наотрез отказался спускаться по висячей лестнице. Ничего не оставалось, как оставить его на карнизе, а остальным двинуться дальше, чтобы на обратном пути его захватить с собой. Он остался один с карбидкой. Через час, путешествуя по камерам, мы почувствовали запах гари, заподозрили неладное и спешно стали возвращаться. Когда мы вылезли из узкого прохода на дно камеры, где находился Сергей Сергеевич, то камера была полна дыма, а злополучного путешественника нигде не было. Не видно было и света карбидки. На наши крики отзыва также не было. Быстро поднявшись по лестнице, обнаружили забившегося в расщелину нашего путника, дрожащего и невменяемого.
     Что же произошло?! Оказалось, вокруг С.С. стали летать и кружиться летучие мыши. Он разжёг карбидкой древнюю деревянную крепь, которая представляла собой небольшую палку, она стала тлеть, и от неё пошёл дым. Размахивая палкой, отбиваясь от мышей, он ударил ею по карбидке, она скатилась вниз и потухла. Продолжая тлеющей палкой отбиваться от мышей, С.С. забился в расщелину, до смерти перепугавшись. В таком шоковом состоянии мы еле дотащили его до поверхности пещеры, где он пришёл в себя и рассказал, что с ним случилось.
     В другой раз к нам приехал известный геолог П.А. Шехтман с дочерью Ингой, которой было 15 лет. Я многое им показал в пещере, но, когда стали возвращаться и дошли до этой же злополучной камеры, Инга стала подниматься по лестнице после отца, а я остался внизу придерживать лестницу, чтобы она не слишком болталась. И вот, когда она руками достигла карниза площадки, силы у неё кончились, и она не могла подняться ещё на одну ступеньку. Наступил критический момент, она могла сорваться в пропасть. Каким-то чудом Павел Александрович схватил дочь за кисть руки и вытащил её на площадку. В этот момент кто-то сзади из наших придерживал Шехтмана, иначе бы они оба рухнули вниз.
     Комический случай произошёл с главным геологом треста В.Э. Поярковым. При возвращении из пещеры он не смог подняться по извилистому узкому колодцу. Он был крупным мужчиной и никак в колодце не мог согнуть в коленях ноги, чтобы протолкнуть своё тело вверх. Пришлось его сверху вытаскивать. Брюки его при этом, видимо, в ремне расстегнулись и остались в колодце. После этого случая мы стали этот колодец называть "Трубкой Пояркова".
     В 1951 году разведка месторождения была закончена, запасы утверждены в ГКЗ. Был построен рудник и посёлок из финских домов. Началась добыча свинцово-серебряных руд. Мы получили премию за изучение и разведку месторождения.
     В память о своей работе мы решили увековечить свои дела в пещере. Для этого соорудили высокие деревянные полати, и пробщик Назиров зубилом и молотком выбил, а потом ещё покрасил, на портале входа в пещеру, надпись:

     P.S. Лет через 20 я посетил эти места, они снова стали уже дикими. Рудник просуществовал лет 5 - 7. Руду выработали, рудник закрылся. На базе посёлка устроили психбольницу, но и она долго не просуществовала. Дома финские разобрали и увезли, остались только фундаменты от них и родник. Всё исчезло. Только пещера осталась, как и была, и наша надпись, напоминающая мне о былой моей молодости. Я часто с грустью смотрю на её фотографию:

Так выглядела надпись в 1951 году. На фотографии ташкентские геологи П.А. Шехтман (слева) и В.Н. Петров

Так выглядела надпись в 2009 году. Фото В. Ломовцева. Экспедиция
"Кан-и-Гут 40 лет спустя"